«Сроки еще не сталинские, но уже андроповские» — правозащитники о деле Скочиленко и других «врагах режима» Путина

Приговор художнице Саше Скочиленко, которой дали 7 лет колонии за антивоенные ценники, не первый в ряду огромных сроков ни за что, а точнее, по делу о «фейках». На семь лет также осужден депутат Алексей Горинов, который получил срок за то, что назвал войну в Украине войной. Дело о замене ценников тоже в России не первое. В 2022 году активист из Смоленска Владимир Завьялов также был арестован за замену ценников, в октябре того же года, проведя полгода под домашним арестом, он сумел бежать из России накануне оглашения приговора — прокурор просил суд назначить ему наказание в виде шести лет лишения свободы.

«Силовикам явно разрешили вымещать свою злость на “идейных врагах”»

По мнению правозащитников, опрошенных The Insider, таких дел еще будет немало, а Скочиленко стала жертвой показательной расправы. Действующей власти всё равно, из кого делать такую жертву, ей не важно, что семь лет колонии получила девушка с массой хронических болезней и периодическими остановками сердца.

Юрист «Первого отдела» Евгений Смирнов отмечает, что количество подобных дел будет расти.

«Жестокость российской судебной системы проявляется во многих политических процессах. Огромные сроки за озвученные мысли становятся обыденностью. Помимо сроков, силовикам явно разрешили вымещать свою злость на ”идейных врагах”, поэтому мы всё чаще слышим о пытках при задержании людей. Очевидно, что и количество таких дел, и количество насилия против ”врагов государства” будет только увеличиваться, уже сейчас мы наблюдаем многократный рост количества дел по многим политическим статьям.

По самым скромным подсчетам в этом году возбуждено уже более 100 дел о государственной измене, по которой может быть назначено пожизненное лишение свободы. Госизменой считают общение с родственниками из Украины, переводы 1000 рублей в Украину, подписку на Легион ”Свобода России” или отправку фотографий туда. Увеличивается количество дел по террористическим статьям и о диверсии».

Российский правозащитник на условиях анонимности отметил в разговоре с The Insider, что число процессов над российскими активистами сейчас сравнимо с поздним советским временем.

«В некотором смысле это связано с антивоенным движением. Конечно, репрессии масштабные, но не настолько, как в период сталинских репрессий. Специально организуются такие отдельные, громкие, показательные истории, бесчеловечные расправы над противниками войны и действующей власти, им не нужна массовость. Это террористическая практика — не обязательно убивать много людей чтобы посеять страх. Можно просто похитить одного американца, на камеру отрезать ему голову и привести в ужас сотни миллионов людей. Вот и здесь Саша стала жертвой вот этой показательной расправы для устрашения всех, кто имеет несогласие с политикой властей и выступает против войны.

Но и нельзя называть эти приговоры единичными. Количество политических заключенных и процессов против оппонентов режима сравнимы с таковыми в позднее советское время, то есть в 1960–80-е годы. Это значительно меньше, чем в сталинские годы, конечно, но это всё равно не единичные репрессии. Это большое количество дел. Это не значит, что придут за каждым, но создадут атмосферу и ситуацию, в которой каждый будет думать, что к нему придут за его позицию».

«Саше важно понимать, что она не забыта»

По мнению советского диссидента, российского правозащитника и журналиста Александра Подрабинека, это еще не сталинские сроки, однако уже вполне андроповские. Он также прокомментировал мнение некоторых юристов, которые считают, что на приговор Скочиленко отрицательно повлияла масштабная огласка процесса сторонниками и СМИ.

«Это пока не ”три колоска”, но идем к этому. В позднее советское время по таким мелочным поводам не сажали на такие сроки. Сроки пока не сталинские, а вполне андроповские. При Сталине и 25 было, и вышки были. Повод очень сталинский, конечно.

Сильная или слабая огласка — никакого значения не имеет. Для власти это безразлично. Власть не рефлексирует по поводу западного и международного общественного мнения. Ей всё равно, будет ли волна возмущения или одобрения. Что касается Скочиленко, гласность здесь важна в другом. Для верховной власти всё равно, что западная пресса будет писать. Если происходят какие-то нарушения в лагере, то местное начальство может на это отреагировать. Если будет какой-то акт произвола, и пресса поднимет шум, то каждый мелкий начальник будет бояться, что получит по шапке от начальника побольше.

В советское время было многое на такой системе завязано, когда многие международные организации бомбили лагеря и тюрьмы своими запросами о состоянии того или иного политического заключенного. И лагерное начальство понимало, что если кто-то даст где-то маху, то у их коллег, которые хотят их подсидеть, появится повод чтобы их снять с должности, поэтому они вели себя осторожнее. В этом смысле гласность не мешает. Самому человеку, этой девочке, важно понимать, что она не забыта, что ее поддерживают, что она остается в фокусе общественного внимания. Это для нее существенно, для ее морального состояния».

Возможно ли обменять Скочиленко

В Советском Союзе была практика менять политических заключенных СССР на коммунистов, арестованных в Америке, либо на экономические преференции. Пример — обмен лидера Коммунистической партии Чили Луиса Корвалана на Владимира Буковского, которому в СССР дали 7 лет за «антисоветскую агитацию и пропаганду». По словам Подрабинека, в ситуации со Скочиленко и другими политзаключенными сейчас такой вариант вряд ли возможен, а также опасен — власти могут превратить такую практику в национальную валюту. В частности такая ситуация сейчас складывается с арестом американского журналиста The Wall Street Journal Эвана Гершковича, который находится в СИЗО по обвинению в шпионаже.

«Теоретически это <обмен Скочиленко — The Insider> возможно, но есть разница в ситуации тогдашней и нынешней. Тогда Советский Союз был заинтересован в контактах с Западом. Была более мягкая политика в отношении Запада. Они были склонны к договоренностям, а нынешние не склонны вообще. Система пошла в разнос, и им особенно ничего не надо. Они перестали всего бояться, и у них только один аргумент сейчас — ядерная дубинка.

У этой медали две стороны. В ГДР западногерманские службы выкупали политических заключенных — буквально платили валюту через адвоката, который занимался всеми этими обменами. Но это только стимулировало аресты — политические заключенные стали национальной валютой ГДР. Уже существует такое почти легитимное понятие, как обменный фонд. Людей рассматривают в качестве живого товара, который можно на что-то поменять. Это двоякая практика — одного человека спасаем, а десять других будут посажены, потому что можно сторговаться.

И потом, если говорить об обменах, то в поздние советские времена такие обмены были, а во времена Сталина не было. Сталин чихал на то, что сказал бы по этому поводу Трумэн или Эйзенхауэр. Ему всё равно было, как Запад повел бы себя. Мы по многим параметрам уже приближаемся к сталинским временам, хотя бы по мелочности поводов для репрессий. Вполне себе сталинские поводы. И такая же реакция властей на Запад — чихать они хотели. Даже если они перейдут к торговле, то при таком режиме и при полном отсутствии нормального правосудия это приведет только к более массовым посадкам.

С одной стороны, мы всегда радовались, что обменяли кого-то, например, как в 1979 году обменяли пять заключенных из особого режима на двух шпионов, пойманных в Америке. Но потом оказывается, что постепенно складывался такой вот фонд — специально людей арестовывали, чтобы потом поменять. Я думаю, что и сейчас такая система. Правда, с началом войны она заглохла, а ведь до того сажали американцев по каким-то дурным поводам».