Цена радикализма. Как инфляция связана с подъемом ультраправых популистов

Расцвет радикализма и популизма

Ренессанс радикальных партий в Европе начался несколько лет назад, но этот год стал настоящим подарком судьбы для крайних частей политического спектра. Крупные победы одержали «Братья Италии», «Национальное объединение» во Франции, «Альтернатива для Германии» и многие другие. Высшей точкой подъема европейских ультраправых можно считать 29 сентября, когда ультраправая австрийская «Партия свободы» набрала наибольшее количество голосов на общенациональных выборах. Их лидера Герберта Кикля называли нацистом, он известен высказываниями в пользу «реэмиграции» некоренных австрийских граждан, чтобы создать более «однородное» общество. Успехам радикалов есть не только политические, но и экономические объяснения.

Идеология практически всех современных ультраправых сочетает радикальные правые социальные политики с популистской экономической риторикой. Как правило, они против иммиграции, особенно из исламского мира, и против объединенной Европы, зато поддерживают протекционизм в границах национальных государств. Ультраправые противопоставляют интересы коренного населения, пострадавшего от кризисов и обозленного на текущую власть, интересам национальных меньшинств.

«Коренной народ [Нидерландов] игнорируется из-за массовой иммиграции, — говорил в прошлом году Герт Вилдерс, лидер правой нидерландской „Партии свободы“. — Сейчас мы должны в первую очередь думать о нашем собственном народе. Закрыть границы. Никаких больше просителей убежища».

Свежий пример — Португалия, которая в октябре 2024 года не смогла принять закон об упрощении получения гуманитарных виз. Активно против выступала антимигрансткая партия Chega, члены которой заявляли, что документ лоббируют «предатели». В итоге парламент отклонил проект.

Почти все правые радикалы скептически относятся к тратам на борьбу с глобальным изменением климата, а то и в целом не разделяют экологических ограничений.

Новое укрепление правых у власти в Европе одни объясняют экономическими проблемами, которые начались еще с кризисом 2008 года и углубились во время коронавируса; другие во всем винят всплеск миграции в 2015 году, вызванный войнами на Ближнем Востоке и в Северной Африке, и в 2022 году, на этот раз из Украины. Но если ультраправые партии иногда и выступают с антиукраинской риторикой, то точно не на ней они делают свои политические очки — общественное мнение в Европе и США скорее благосклонно к Украине. Общий ксенофобский фон иногда направляется в сторону арабских мигрантов-мусульман, иногда проявляется в антисемитских настроениях, а иногда, как в случае с США, и вовсе направлен в адрес довольно абстрактного образа «мигранта, пожирающего кошек и собак», и, судя по всему, является лишь одной из форм проявления накопившегося в обществе недовольства, вызванного совсем иными причинами. Если присмотреться к тому, когда и в каких странах возникает всплеск радикализма и популизма, можно обратить внимание на то, что всплески эти происходят вслед за изменением определенных социально-экономических индикаторов. Лучшим предиктором роста популярности ультраправых является инфляция.

Корень проблемы: не миграция, а инфляция

Проведенный The Insider анализ месячного изменения индекса потребительских цен в Германии и поддержки ультраправой партии «Альтернатива для Германии» (Alternative für Deutschland, AfD) за десять лет показывает, что увеличение цен на 1 процентный пункт совпадает с ростом поддержки AfD на 0,32%. Также заметна корреляция по регионам внутри страны между уровнем благосостояния и поддержкой ультраправых — в регионах, где наибольшее число людей находится за чертой бедности, поддержка правых растет. В регионах, где риск бедности растет на 1 п.п., поддержка «Альтернативы» растет в среднем на 0,6%.

Такая же тенденция наблюдается и в соседней Франции: ультраправая партия «Национальное объединение», набравшая большинство голосов на местных выборах в Европарламент, тоже набирает очки на фоне инфляции. Анализ показывает, что в течение последних шести лет увеличение цен на 1 п.п. приводит к росту поддержки «объединения» на 0,58% и корреляция между ними высокая.

Поддержка ультраправых «Братьев Италии», набравших большинство в Италии на выборах в Европарламент, опять же сильно коррелирует с инфляцией. Анализ месячного изменения цен за десять лет показывает, что его увеличение на 1 п.п. совпадает с ростом поддержки «братьев» на 1,24%.

Тенденция прослеживается и в других странах: ультраправые партии в Венгрии, Австрии и Чехии становятся популярнее с ускорением инфляции.

Означает ли эта корреляция причинно-следственную связь? Мы сразу можем отбросить обратную гипотезу о том, что популярность ультраправых повышает инфляцию, потому что в большинстве рассмотренных случаев они не приходили к власти, а значит, не могли влиять на политику. Теоретически возможно существование некоего третьего фактора, который связан и с инфляцией, и с голосованием за ультраправых. Но самое простое объяснение этой повсеместной корреляции — это то, что снижение уровня жизни на фоне инфляции вызывает в людях недовольство, ощущение неуверенности в завтрашнем дне, делает их более восприимчивыми к риторике, апеллирующей к страхам и угрозам и предлагающей удобный образ врага, который виноват в экономических неурядицах (раньше врагами чаще объявлялись еврейские банкиры, теперь — арабские мигранты).

Исторические примеры

Зависимость роста популярности правых радикалов от инфляции и падения благосостояния имеет много исторических примеров, и самый очевидный из них — приход к власти ультраправых в Европе после Первой мировой войны.

«Национальная фашистская партия» во главе с Бенито Муссолини выиграла от кризиса в Италии после окончания Первой мировой. Правительства военного времени эмитировали деньги для оплаты расходов на армию, что привело к резкому росту инфляции. К концу 1920 года лира стоила всего одну шестую от своей стоимости 1913 года, на грани выживания оказались тысячи людей, особенно с фиксированным доходом. Послевоенные коалиционные правительства были слабы и мало что могли сделать, кроме как давить забастовочные движения силой.

Кризис послевоенных лет предоставил возможность для возникновения в Италии радикальных националистических движений, включая и партию Муссолини, набравшую 19,1% голосов в 1921 году и уже 65% в 1924 году, после фактического захвата власти. Борьба с инфляцией и девальвацией лиры была в числе главных предвыборных обещаний фашистов. На фоне экономического кризиса разочарованные в социалистах и коммунистах итальянцы были готовы поддержать любую власть, которая окажет им жесткое сопротивление, поэтому, когда «чернорубашечники» стали громить газеты и профсоюзы, они не получили достаточного отпора.

В Германии наблюдалась похожая, но еще более жесткая ситуация. За десять лет до прихода к власти Адольфа Гитлера страна столкнулась с одной из самых высоких гиперинфляций в истории. Ей сопутствовал крах банковской системы и национального производства, а дальше — дефляция, массовая безработица, моратории на выплату долгов, валютный контроль, социальные волнения и крайняя политическая напряженность. Хотя приход нацистов к власти объясняется сразу множеством разных факторов, большинство историков сходится в том, что гиперинфляция и ее последствия для уровня жизни были важнейшим условием, способствовавшим их популярности (1, 2).

Борьба с инфляцией была одним важных предвыборных обещаний Гитлера, но не менее важным было и то, что национал-социалисты предлагали ясный образ врага: евреи, которые «портят немецкую кровь» и являются «паразитами на теле других народов». Паразитами, которые «портят кровь нашей страны», Дональд Трамп назовет мигрантов в 2023 году, когда внезапный всплеск инфляции достигнет рекордных за последние сорок лет показателей, — и через год выиграет выборы.

Все помнят примеры нацистской Германии и итальянского фашизма, но на фоне Великой депрессии популярность крайне правых резко выросла также в Бельгии, Дании, Финляндии, Испании, Швейцарии и даже в Великобритании, где Освальд Мосли — лидер Британского союза фашистов — обещал ввести изоляционистскую экономическую политику, которая вытащит страну из кризиса. В 1934 году в рядах британских фашистов состояло около 50 тысяч человек. А в США вплоть до начала Второй мировой местные нацисты регулярно проводили торжественные многотысячные сборища в Мэдисон-сквер-гарден.

Не стоит думать, что связка между финансовым кризисом и правым радикализмом — чисто западное явление. Скажем, в Японии после того, как землетрясение в 1923 году вызвало финансовый кризис, сопровождаемый высокой инфляцией, резко выросли милитаристские настроения, которые привели к становлению японской версии фашизма. В 1973 году на фоне гиперинфляции в Чили к власти пришел Пиночет (победить ее ему, правда, не удалось). А недавно Аргентина подарила миру совсем свежий пример: правый популист Хавьер Милей, называющий себя минархистом, выступает против миграции и абортов и весьма радикально настроен в экономическом плане. Годовая инфляция в стране на момент его инаугурации превышала 200%. В отличие от Пиночета, с инфляцией он пока справляется — рост цен замедлился с 25% в месяц в прошлом декабре до 3% в месяц в этом сентябре (правда, пока рано судить о том, как жесткие меры Милея скажутся на уровне жизни).

Миграция как антидот против ксенофобии

Рост популярности ультраправых многие связывают с миграционными проблемами. Но все далеко не так просто. Скажем, в Италии наблюдается некоторая положительная корреляция, а в Германии видна обратная закономерность: регионы с наибольшим количеством иностранцев все более скептически относятся к ультраправым.

Такая же тенденция наблюдается и в Финляндии, где увеличение числа иностранцев на 1000 человек приводит к уменьшению поддержки ультраправой партии «Истинные финны» в среднем на 0,22%. Даже в США увеличение количества иностранцев в штате на 100 тысяч человек приводит к уменьшению поддержки республиканцев в среднем на 0,17%.

Эту «аномалию» можно объяснить теорией межгруппового контакта, сформулированной американским психологом Гордоном Олпортом еще в 1954 году. Согласно Олпорту, межличностный контакт может быть одним из наиболее эффективных способов уменьшить предубеждения между членами большинства и меньшинств. Правильно организованное взаимодействие способно уменьшить стереотипы, предрассудки и дискриминацию между национальными группами и привести к улучшению межгруппового взаимодействия. И поэтому в таких местах антимигрантские лозунги ультраправых могут не находить отклика.

Люди без работы, зато левые при деле

Левые популисты в своих методах на самом деле во многом схожи с правыми — они часто противопоставляют себя элите и текущему правительству и любят обращаться к «простому народу». Однако при этом они выступают за антикапитализм, антикорпоративизм, демократию и социальную справедливость, вне зависимости от ее влияния на экономический рост.

Многочисленные исследования (раз, два, три) показывают, что безработица коррелирует с популярностью ультралевых и левых популистов. Расчеты The Insider тоже наглядно показывают взаимосвязь. Так, в США рост безработицы в штате на 1% приводит к росту популярности демократов среди населения штата на 2,9%, а в Германии рост безработицы на 1% в регионе приводит к росту поддержки левой партии на 1,57%.

Показательным примером влияния правой политики на уровень безработицы является Аргентина. Президент Милей и правда обуздал инфляцию, но ценой роста безработицы на целых 2% за первый же квартал своего срока. В США безработица при президенте-республиканце тоже в среднем растет на 1,1% за время его срока, в то время как при демократе падает на 0,8%.

Растущая поляризация представляет угрозу

Во времена экономических и политических кризисов избиратели переходят от выбора между традиционными левыми и правыми к выбору между центром и краями политического спектра. И ультралевые, и ультраправые предлагают альтернативу традиционной политике, которую люди склонны винить в бедах своей страны.

Закономерно, что во многом крайности становятся похожи друг на друга. Например, многие представители современных правых — от французского «Национального объединения» до «Альтернативы для Германии» — выступают за довольно значительное для правых вмешательство государства в экономику и даже за масштабные социальные выплаты. Впрочем, не для всех, а для своих, в том числе по крови, то есть проповедуют «социальный шовинизм».

Часто правые популисты вводят в свою повестку некоторые левые лозунги (и наоборот), пытаясь усидеть на двух стульях в угоду избирателям. Успех праворадикальных популистских партий в последние десятилетия связан именно с сочетанием некоторых экономически левых и культурно правых взглядов.

Главным разделяющим эти края политического спектра вопросом в таких случаях бывает даже не экономика, а то, является ли национализм спасением от таких потрясений глобализации, как массовая иммиграция и экономические беды, или он все-таки угроза свободе и демократии.

Большую роль сыграл глобальный кризис 2008 года. По данным института V-Dem, политическая поляризация в Европе неуклонно падала со времен окончания Второй мировой войны, но вновь начала свой подъем с 2008 года, в прошлом году достигнув показателей, сопоставимых с серединой прошлого века. В США она тоже значительно ускорилась после 2008 года.

Пока ни нетерпеливые правые, ни антисистемные левые не обладают достаточной поддержкой, чтобы стать по-настоящему разрушительной силой там, где сильны устоявшиеся государственные институты. Но игнорирование их сил может привести к разрушению устоявшихся норм и поставить демократию под угрозу.