Дегазификация. Россия потеряла статус энергетической сверхдержавы, ее место готовится занять Турция

Победители и проигравшие

Тектонические изменения энергетической карты Европы после нападения России на Украину к концу 2022 года стали очевидны. Евросоюз не только перестал зависеть от российских нефти и газа, но и пролоббировал потолок цен на сырье, что уронило котировки сорта Urals до невиданных 50% от уровней Brent. Запретив использование российских угля, нефти и (с 5 февраля) нефтепродуктов, Европа спровоцировала передел рынка, в котором нашлись свои проигравшие и свои выигравшие.

Основным проигравшим по итогам 2022 года стал сам Европейский союз, которому пришлось потратить не менее €500 млрд на закупку энергоресурсов по крайне высоким ценам и на субсидирование национальных потребителей. Европейцы проявили чудеса адаптации к новым условиям и уверенно справились с путинской попыткой заморозить Старый Свет. Теперь многие эксперты говорят, что следующая зима будет сложнее нынешней, но это вызывает сомнения — по крайней мере, цены на нефть и газ в Европе практически наверняка не повторят рекорды прошлого года.

Что касается выигравших, тут картина выглядит более пестро. Прежде всего можно упомянуть Китай, который может теперь единолично диктовать России цены на уголь и газ из восточносибирских месторождений; нефть Китай также получал и получает на льготных условиях (скидки в последние месяцы доходили до $13 за баррель по сравнению с топливом из Саудовской Аравии). В ближайшие годы КНР имеет все шансы остаться крупнейшим покупателем российских энергетических ресурсов, если учитывать все их виды.

Индия, в декабре 2022 года закупившая в 33 раза больше российской нефти, чем годом ранее, и доведшая поставки из России почти до четверти своего общего импорта, также стала бенефициаром украинского конфликта: средние цены поставок на протяжении всего года находились на уровнях на $25-30/баррель ниже, чем котировки Brent. Более того, индийские переработчики уже начали производить из российской нефти нефтепродукты, готовясь к их поставкам в Европу.

Турция — будущая энергетическая сверхдержава?

Однако наиболее комплексным выгодоприобретателем стала Турция. Она увеличила закупки российской нефти практически вдвое; стала к концу прошлого года самым крупным импортером российского газа и безусловно удержит эту позицию в текущем году; спрос на транзит топлива через ее территорию вырос в связи с российско-казахстанскими трениями вокруг Каспийского трубопроводного консорциума; и, наконец, Кремль, несмотря на сложные отношения с Анкарой, рискнул-таки предложить президенту Эрдогану создание во Фракии газового хаба для последующей транспортировки российского топлива в Европу.

Все это чревато превращением Турции в новую энергетическую сверхдержаву, причем не только регионального масштаба. Президент Эрдоган, примеряющий на себя образ лидера всего суннитского мира, крайне внимательно следит за изменениями энергетического расклада в Средиземноморье: Турция за последние годы довела свои разведанные запасы газа на шельфах Черного и Средиземного морей до 700 млрд куб. м; турки присматриваются к месторождениям в территориальных водах Греции и Кипра; начинают восстанавливать дипломатические отношения с Израилем и Египтом, понимая вероятное значение этих стран на региональном рынке газа (объем запасов в газовых полях на израильском и египетском шельфах превышает 3,2 трлн куб. м).

В идеале Эрдоган мечтал бы превратить Турцию в хаб не только для российских, казахстанских и азербайджанских, но и для ближневосточных газа и нефти, по сути заместив Россию если не на энергетическом, то на газовом рынке Европы. Для этого турецкие власти идут на жесткие меры: можно вспомнить попытки бурения около греческих Крита и Кастелоризона; привлечение военных кораблей для выпроваживания газоразведывательных экспедиций ENI и Total из территориальных вод Кипра и ряд других инцидентов, имевших широкий резонанс в Европе.

При этом дивиденды, полученные Анкарой от мирного посредничества в российско-украинском конфликте, а также заинтересованность основных европейских держав в согласии Турции с расширением НАТО обеспечивают (по крайней мере пока) относительно высокую степень толерантности Запада к турецким экспромтам в Средиземноморье. До последнего времени такая ситуация поддерживалась и позицией Кипра, где опытный и сдержанный в своей политике президент Никос Анастасиадис стремился к сосуществованию с признанной лишь Анкарой Турецкой Республикой Северного Кипра (ТРСК) и продолжению «мирного процесса» под эгидой ООН. Однако в ближайшем будущем ситуация может существенно измениться.

На сцене появляется Кипр

Поведение Турции вызывает понятное раздражение Греции и греческого Кипра, которое не может не отражаться и на настроении избирателей. К президентским выборам, которые назначены на 5 февраля, киприотское общество подошло расколотым. Известный своей антитурецкой позицией Никос Христодулидес, ранее занимавший пост министра иностранных дел во втором правительстве Анастасиадиса, пока лидирует по опросам общественного мнения, но представляется многим «несистемным» кандидатом, так как правящая партия «Демократическое объединение» не только отказалась поддержать его кандидатуру, но и исключила его из своих рядов.

В итоге он был выдвинут тремя небольшими партиями и позиционирует себя как независимый соискатель президентского мандата — причем в гонке на сегодняшний день участвуют рекордные для островного государства 14 кандидатов. Кампания 2023 года, как и многие предшествующие президентские гонки, сфокусирована на проблеме разделенности острова, устойчивости его финансовой системы и чрезмерной (по мнению многих) вовлеченности в глобальную «офшорную экономику», однако она имеет и одну важную особенность.

Кипр до последнего времени не имел особого отношения к энергетическим проблемам и противоречиям, связывавшим и разделявшим Европу и регион Большого Ближнего Востока. Разведка газовых месторождений в этом районе началась в конце 2000-х; первый крупный газоносный район в территориальных водах острова (месторождение «Афродита») был разведан в 2011 году и признан коммерчески привлекательным в 2015. С тех пор было сделано еще несколько открытий, в результате чего запасы газа в юрисдикции Кипра сейчас оцениваются в 400–600 млрд куб. м. Для сравнения, показатели Израиля достигают 1 трлн, а Турции — более 700 млрд куб. м. При этом коммерческие месторождения кипрского газа находятся вблизи израильского и египетского шельфов.

Оттуда уже сейчас налажен экспорт в Европу, в то время как значительная часть вод на запад и север от острова оспаривается Турцией и ТРСК, что вызывает значительные проблемы. Почти половина участков, считающихся наиболее перспективными, до сих пор не разграничена.

Немедленно после первых открытий заявки на дальнейшее бурение в кипрских территориальных водах подали десятки компаний, и сейчас ими обладают такие гранды, как французская Total, англо-голландская RoyalDutchShell, американская Chevron (получившая права на разработку после поглощения ею впервые открывшей газ на кипрском шельфе американской же Noble Energy), итальянская ENI, корейская Kogas, Qatar Petroleum и даже израильская Delek Group.

Более того, прорабатываются проекты соединения подводными газопроводами израильских и египетских месторождений с Кипром и далее с Грецией для экспорта газа в Европу, а строительство финансируемого Еврокомиссией «электрического моста» Европа — Азия (EuroAsia Electricity interconnector) между Грецией, Кипром и Израилем уже ведется в полную силу. Поэтому на кону выборов на Кипре этого года стоят не только (да и не столько) единство островного государства, но и интересы мировых энергетических мейджоров.

Вряд ли стоит говорить о реальном противостоянии двух транзитных путей — турецкого и кипрского; на сегодняшний день турецкий вариант имеет больше интересантов и потенциально загружен куда бóльшими объемами газа. Однако ни президент Эрдоган, ни Христодулидес, если он будет избран (хотя на выборах предстоит непростой второй тур) не преминут обменяться в адрес друг друга обвинениями в «энергетической войне», что дополнительно обострит и без того непростую обстановку в регионе. (Добавлю, что избранный два года назад президент ТРСК Эрсин Татар также не выглядит «голубем», уже отметившись в оспаривании закрепленного в соглашениях под эгидой ООН статуса Вароши, ранее известного курорта, а ныне заброшенного пригорода Фамагусты.)

Поэтому сегодня на Кипре многие сомневаются в том, насколько избрание пользующегося несомненным вниманием публики, но слишком эксцентричного Христодулидеса соответствует интересам страны, столь нуждающейся в конструктивных отношениях с соседями. Отношение к нынешнему лидеру гонки в Вашингтоне и Брюсселе остается умеренно-осторожным. В Москве и Анкаре его победу готовы даже приветствовать, хотя в каждой из столиц по разным причинам: в России — в надежде на возможное ухудшение отношений Кипра с западными державами, выступающими за продолжение «мирного процесса», в Турции — полагая, что неготовность греческого Кипра к компромиссам повышает шансы турецкого на большее международное признание.

Сейчас пока рано говорить о том, чем закончатся выборы на Кипре, но ясно одно: с разрывом энергетических связей между Россией и Европой фокус европейской энергетической политики наверняка сместится на юг. Уже идут переговоры о закупках газа в Израиле и Египте, а нефтеперерабатывающие заводы в странах Персидского залива наращивают выпуск нефтепродуктов в преддверии вступающего в начале февраля в силу европейского эмбарго на российскую продукцию. Страны залива, новые игроки в Восточном Средиземноморье, а также Турция со стоящим за ней российским, азербайджанским и казахским газом и нефтью — это новые партнеры Европы в большой энергетической игре, и ЕС вступает в эту игру с необходимостью учитывать политические предпочтения местных избирателей и экзальтированность избранных ими политиков.