«Не можешь дышать — уезжай». Виталий Манский об отрицании войны, ложном гуманизме и цензуре

Слушать:

Apple Podcasts

Google Подкасты

Spotify

Яндекс Музыка

Ксения Ларина: Добрый вечер, дорогие друзья, дорогие зрители, подписчики нашего канала! Это The Insider Life. Меня зовут Ксения Ларина. И, как обычно, каждую неделю мы встречаемся с людьми. Сегодня у нас в гостях Виталий Манский. Виталий, привет!

Виталий Манский: Привет!

Ксения Ларина: Напомню, Виталий Манский — режиссер документального кино. И, конечно, связано его имя накрепко, навсегда и навечно с фестивалем «Артдокфест», основателем и президентом которого он является.

Я хочу эпиграф такой поставить к нашей передаче сегодня, Виталий: «Все, что вы скажете, может быть использовано против вас». Это и смешно, и горько, но это так. Потому что вокруг Виталия на этой неделе возник такой в какой-то степени скандал, поскольку человек написал хорошие слова про одно государство, а другое государство обиделось на него до такой степени за это, что закрыло ему доступ на ближайшее время, как я поняла. И в Ереване «Артдокфеста» не будет.

Виталий Манский: Можно я спрошу тебя? А что я написал хорошее об одном государстве? Что я написал хорошего об Азербайджане?

Ксения Ларина: Прежде всего, мы не будем всю передачу об этом говорить, это я тебе обещаю.

Виталий Манский: Я надеюсь.

Ксения Ларина: Ты написал, что ты уже второй раз попал в Баку на День победы, как он у них называется, и впечатлился. Вот, собственно, и всё.

Виталий Манский: И сделал фотографию на фоне азербайджанского флага.

Ксения Ларина: А, вот что важно.

Виталий Манский: Я действительно совершил такой бестактный поступок, разместив этот пост, не подумав, употребляя слово «впечатлился», потому что слово «впечатление», по всей вероятности, носит позитивную коннотацию для читателя. Но для меня оно несет более широкое понимание: впечатлен, ошарашен увиденным. И я снял там достаточно важную сцену для будущей картины.

Но, впрочем, вопрос не об этом. И да, извинения я принес. Они кем-то услышаны, кем-то не услышаны, это вопрос сто двадцать пятый. Я бы хотел рассказать тебе о том, что когда я был совсем молодым кинематографистом, снял картину «Пост» и провел несколько месяцев в Лачинском коридоре. Может быть, сейчас я делаю более, как кому-то кажется, актуальное, что ли, кино в моменте.

Когда я был юным кинематографистом, мне хотелось говорить о вечном. И вот я сделал двадцатиминутную короткометражную картину. Она показывает быт похожих людей, которые пекут хлеб, что-то делают по хозяйству. Потом мы видим, что это разные селенья, в сельских школах которых детям методично объясняют, что Карабах — это Азербайджан. И в деревне, находящейся на противоположном холме, объясняют, что Карабах — это Армения. А между ними стоит тот самый военный пост. И это первая часть картины.

А вторая часть — похороны людей, которые сняты взглядом с противоположных холмов. То есть мы не снимаем непосредственно на похоронах, а мы видим, как они смотрятся издали. А потом в середине этих похорон их как бы разрезают похороны российского солдата, убитого на этой войне. И, в общем, у картины был абсолютно гуманистический пафос — что все люди равны… мир, жвачка, кока-кола, если совсем так пошло говорить, и вообще миру мир и так далее. Абсолютно гуманистический пафос, призывающий к миру. Это 90-е годы. Советские солдаты. Картина заканчивается монологом. Сидит такой офигевший солдат, который рассказывает, как однажды над их постом завис неопознанный летающий объект, летающая тарелка, и они не знали, что делать. Стали запрашивать центр, стрелять или не стрелять. И вот это последние слова фильма: «Стрелять или не стрелять».

Вот такой гуманистический пафос. И я помню коллизию, которая возникла на фестивале Оберхаузен. Это тоже 90-й год. Картина очень зашла членам жюри. Но один из них — я сейчас к стыду своему не помню, это какой-то известный эстонский (здесь важно сказать, что он эстонский) аниматор отказался подписывать протокол жюри — они хотели дать главный приз, — сказав, что он не приемлет фильм, в котором смерть жертвы уравнена со смертью палача. И я помню свои ощущения, вроде бы прошло уже много лет, я помню, что я был обескуражен, не согласен. Мне показалось, это какое-то очень примитивное, вырванное из контекста и так далее. А вот сегодня я чувствую, что он был прав. Он же не делал публичного заявления. Он не подписал протокол, и просто не дали главный приз в тот год.

Но вот сегодня давай задумаемся. О’кей, давай не будем говорить об армяно-азербайджанской войне…

Ксения Ларина: Их столько, этих войн…

Виталий Манский: Давай представим себе ситуацию на минуту, что я сделал картину, где похороны украинского солдата монтируются вместе с похоронами российского солдата.

Ксения Ларина: Если это на контрапункте — это может быть. Потому что это два разных сюжета.

Виталий Манский: Я это протестировал на разговоре со своим коллегой, и он тоже сказал про контрапункт. У меня в картине «Пост» контрапункта не было. У меня в картине «Пост» было, мне кажется, что все равны перед богом, что все жертвы…

Вот я, например, сегодня с высоты своей седой бороды не считаю, что все равны перед богом, не считаю, что российский военный, погибший на войне в Украине, — что даже смерть его не уравнивает со смертью погибшего парня, защищающего Украину.

Ксения Ларина: Давай такой вопрос тебе задам: почему битва за общественное мнение проигрывается? Почему сегодня люди, которые фиксируют страшные преступления агрессора, будь то Россия, или Газа, или ХАМАС, — почему это не впечатляет, почему люди не хотят в это верить? Почему они упорно говорят про две стороны, про гуманизм, про «прекратите огонь»? Как этот мой любимый в кавычках миротворец под названием «Яблоко» — они сейчас без конца лоббируют тему мирных переговоров безо всяких условий. Главное, чтобы люди не гибли, и будем сидеть на переговорах десятилетиями. Это абсолютно ложный гуманизм, ты абсолютно прав.

Виталий Манский: В мире, в Европе есть разные политические направления. Есть левые, есть правые, есть центристы, есть консерваторы, есть прогрессисты, в Латвии в том числе. У всех этих течений есть базовый принцип. Электоральные группы соотносятся с этими базовыми принципами. И, соответственно, есть люди, левые, например, в Амстердаме, где угодно, они лоббируют в Европарламенте финансирование сектора Газа — 700 миллионов долларов ежегодно только от Евросоюза.

Вообще человек по своей природе консервативен. Чтобы общество развивалось, двигалось, нужные какие-то маяки, примеры, яркие личности, которые будут за собой продвигать общество. Даже для того, чтобы от салонного рисунка или от голландского натюрморта мир перешел к картинам современного искусства, возьмем период 30-х, 40-х годов, нужны импрессионисты, которые создают образы размытого восприятия реальности. Потом появляется Пикассо с кубизмом…

На мой взгляд, задача политиков — двигать общество. Потому что если его не двигать, если ему не предлагать какие-то убедительные, заманчивые образцы, тогда будет и по сей день рабовладельческий строй в Америке и крепостное право в России; женщины не будут в демократических странах — в Англии, вообще во всем мире — иметь избирательного права, ну, уж я не говорю про американцев, где будет их место в общественной жизни. Это всё требует появления таких людей, как Мартин Лютер Кинг. Мы говорим банальные, очевидные вещи, но это необходимо делать. И, конечно, впереди должен быть художник, который расширяет горизонты понимания, мироощущения.

Я могу себя считать художником как-то. Но при этом, когда я делаю картину «Восточный фронт сегодня», скажу тебе честно, как, впрочем, и каждому зрителю: художественные задачи для меня отходят на второй план. Я не делал эту картину для того, чтобы она получала призы на фестивалях. Хотя приятно получать призы — это все здорово: стоять, улыбаться. Я делал прикладную картину, которая будет действовать на сознание людей.

Ксения Ларина: Как фиксацию, да?

Виталий Манский: Как акцию, как акт. Одним словом, война действительно настолько меняет фундаментальные принципы, мироощущение и жизненные коды каждого индивидуально, что мы приходим к той точке, когда какие-то базовые гуманистические принципы снимаются с повестки дня. Более того, когда ты пытаешься их придерживаться, ты становишься как бы неадекватным, неактуальным, неприемлемым обществом.

Ксения Ларина: Что бы ты еще назвал из документальных картин о войне в Украине? Я, наверное, скажу: фильм Мстислава Чернова, по-моему, «20 дней в Мариуполе», который на «Оскара» выдвинут сейчас. А что бы ты еще назвал из того, что ты видел?

Виталий Манский: Я посмотрел огромный объем — вот сейчас закончилась фаза отсмотра — картин, сделанных, так скажем, на русском языке. И подавляющее большинство сделано в России. Это сотни документальных картин. Напомню, что уже полтора года идет война. Из фильмов о войне — не против войны, а о войне, даже не только о войне, а с фактором войны, то есть на уровне попавшего в кадр телевизора с какими-то новостями с СВО или билборда улице, где мимо проезжает герой на велосипеде, что-нибудь вот такое, — из этих сотен их количество равно арифметической погрешности. А если есть фильм о войне, с фактором войны, то, скажем, с антивоенным пафосом на сегодняшний день я видел — это я говорю о русскоязычном, и если быть более точным, о снятом в России кино — я видел… я даже не знаю авторов, ну, полтора фильма.

Ксения Ларина: Из всего этого потока.

Виталий Манский: То есть российское документальное кино все поголовно снимается мексиканцами. Авторы, которые уезжают…

Ксения Ларина: Новый мем мы, по-моему, с тобой придумали сегодня.

Виталий Манский: Кстати, мексиканское прекрасное кино. Я дружу с некоторыми мексиканцами…

Ксения Ларина: Подожди. Тебе на это скажут: «Ты что, не понимаешь? Там же ничего нельзя. Там тебя посадят».

Виталий Манский: Уезжай. Не можешь дышать — уезжай туда, где можешь дышать.

Ксения Ларина: Или не бери эту тему.

Виталий Манский: Так они и не берут эту тему. Там есть фильмы, снятые в Бурятии. Жизнь в Бурятии. И нет ни одной ситуации ни с ранеными, ни тем более с грузом 200. Такого же быть не может. Мы же знаем, какое количество в Бурятию приехало груза 200.

Ксения Ларина: «Пентагон» Лошака ты смотрел?

Виталий Манский: Смотрел не то слово. Лошак где у нас живет?

Ксения Ларина: Во Франции.

Виталий Манский: Я говорю о тех, кто живет в России. Лошак для того, чтобы снимать, говорить, делать и дышать полной грудью, уехал. Уезжайте. Я не принимаю этих аргументов, что «мне отменяли концерты, вы же понимаете, что я был вынужден (вынуждена) пойти на компромиссы, выступить вдовой солдата, поехать в Мариуполь, подержать это, надеть каску, — у меня отменяли концерты». А нахрена нужны твои концерты, если ты идешь на эти компромиссы. Уезжай!

И я тут давал интервью украинскому телевидению. Они говорят: «Можно же уехать и жить прекрасно, давать концерты». Нет, концерты русских исполнителей, как и русские фильмы, русское вообще, особо никому сейчас не нужны. Нет такого, что тут сидят и ждут приезда русского с концертами, тем более на больших площадках, за большие гонорары. Нет.

Но я хочу заметить, что, когда произошла трагедия в России в 17-м году и поехали спасаться благородные девицы из соответствующих институтов, офицеры и всяческие благородный люди, они оседали в том числе в Стамбуле, где барышни выходили на панель, а офицеры становились их сутенерами, или таксистами, или вышибалами. Я не хочу, конечно, чтобы такое было. Но не знаю ни одну благородную девицу, которая вышла бы на панель, дабы купить хлебушек…

Ксения Ларина: Это потом узнаешь. Это потом узнается про это.

Виталий Манский: Нет такого сейчас. Мир сейчас другой. Сейчас можно пойти работать таксистом, грузчиком, зарабатывать. В Европе есть минимальные зарплаты, меньше которых ты не будешь получать. И я считаю, что лучше какому-нибудь певцу или певице пойти работать грузчиком, но остаться человеком, не продать себя, чем продать себя и продолжать выступать на стадионах.

Ксения Ларина: Я так же, как ты, наблюдаю за русскими перемещениями релокантов, эмигрантов, как угодно их назови. Я не вижу, чтобы люди меняли профессию, из публичных людей, во всяком случае. Ты прав абсолютно. У тебя всегда есть возможность делать то, что ты умеешь, в конце концов.

Виталий Манский: Да пойди режиссером монтажа, просто оператором на телевидение, стой «на рогах» — в студии оператором. Да, понизишь свою социализацию, но ты не провалишься ни в какую пропасть, на панель не выйдешь, если это не было твоей сверхзадачей.

Ксения Ларина: Мы с чего начали эту тему — с того, что ты сказал, что фильмы, которые присылаются из России на «Артдокфест»…

Виталий Манский: Давай не будем, куда они присылаются… Я вижу много фильмов по разным причинам.

Ксения Ларина: Здесь какая-то замкнутая цепь. Вот «Артдокфест», фестиваль документального кино. Получается, что по гамбургскому счету фильмы из России вообще нельзя брать в конкурсную программу. Точно так же, потому что они по умолчанию являются частью сегодняшнего военного нарратива: либо не замечать вовсе, как я поняла из твоих слов, этого слона, как будто его нет, либо какие-то фиги в карманах держать.

Виталий Манский: Нет, «Артдокфест» — не та институция, чтобы действовать таким образом.

Ксения Ларина: Почему?

Виталий Манский: Потому что если будет сделана в России картина очень яркая, мощная и даже, я могу предположить, не связанная с войной, но если это будет мощный художественный прорыв… да, для того, чтобы он попал на «Артдокфест», эта картина должна быть в пять раз мощнее по всем своим составляющим, чем было до войны. Но если такая картина появится, мы ее возьмем. Пока ни одной такой картины я не видел. То есть ни одной картины, сделанной в России, ради которой я могу пойти наперекор ожиданиям своих латвийских коллег, многие из которых говорят: «Виталий, кончай. Ты уже десять лет здесь живешь с нами, не смотри больше в ту сторону. Живи с нами, нашими интересами. Не надо. Мы не хотим туда, и ты не смотри туда». Но я-то как раз им открыто говорю, что зайдите в любой храм, посмотрите на любую икону. На этой иконе есть и рай, и ад. И человек должен видеть весь объем и понимать свой человеческий выбор, за какие поступки, что с ними будет и куда он пойдет. И незнание о существовании ада не приведет человека ближе к краю. Поэтому и Россия и Беларусь — это две страны, с которыми у Латвии самая большая граница, — они никуда не денутся. И если там есть какие-то процессы, которые нам помогут быть готовыми к вызовам — есть такое распространенное определение, — нам нужно понимать, что в том котле варится.

Да, мы не должны переливать, перенасыщаться объемом этого ада, но он должен быть в определенной пропорции, по крайней мере, 50 на 50 в нашем ощущении. Мы не должны ублажать себя некой эйфорией благости мира по другую сторону баррикад. Это нам не поможет, это нас не приблизит ни к чему.

Поэтому да, мы будем показывать картины. Просто на данный момент мы отсмотрели — по практике у нас еще месяц будет идти отбор — наверное, 80 процентов. Пока нет ни одной картины из России, которую мы можем поставить в конкурсную программу. Но к лету у нас есть программа, которую мы делаем онлайн. И в онлайне нам будет что показать, потому что все-таки появляются молодые авторы, происходит какое-то движение, которое тоже нужно поддерживать, потому что когда-то в России этот морок рухнет и кто-то должен будет взять в руки каждый на своем месте нечто… Пусть даже будет на территории России десять, двадцать разных независимых государств, но люди-то останутся, пространство останется.

Ксения Ларина: А можно снимать в стол?

Виталий Манский: Ну, я, например, снимаю в стол в том числе. Можно, конечно. А можно снимать под псевдонимами. Ты знаешь, на «Артдокфесте» все множится количество фильмов под псевдонимами. Даже в прошлом году у нас получил гран-при фильм «Манифест», сделанный под псевдонимом. И это второй раз за историю фестиваля. У нас получал фильм под псевдонимом «Тихий голос». Режиссер, снявший фильм о Чечне, тоже под псевдонимом. То есть два раза уже на фестивале главный приз фестиваля получали фильмы, сделанные под псевдонимом.

Ксения Ларина: А как получали? Не раскрывали свои имена потом?

Виталий Манский: Нет, не раскрывали. Мы приз отправили в Москву. И режиссер, когда его получил, от доверительного лица сделал фотографию с этим призом. Протянул руку, этот приз на фоне надписи станция метро «Киевская». Мы видим только его руку и приз. Тем самым понимаем, что он этот приз получил, и он решил именно на этой станции, видимо, выйти и сфотографироваться с этим призом. Вот это все проявление его публичности в 2023 году.

Ксения Ларина: Кстати, «Пентагон», который мы с тобой вспоминали, Лошак только монтировал здесь, находясь во Франции. А там-то у него оператор работал и под псевдонимами все. Оператор тоже уехал. И в фильме меня поразила — тоже тема важная — ладно, авторам тяжело находиться в России сейчас под цензурным гнетом. Постоянные угрозы, посадки, увольнения, исключения и прочее. Но ты видишь, как люди себя ведут в том же «Пентагоне». Они эту камеру не отвергают, не отторгают, они себя ведут так, как будто ее нет, совершенно не отдавая себе отчет, мне кажется, что каждое их слово опять же может быть использовано против них. Не боятся. Я имею в виду персонажи.

Виталий Манский: Я бы не сказал, что они не боятся. Если посмотреть фильм, первая серия — это серия про боязнь, про страх, про отказы. Его никто не пускает. Все говорят, что всё бессмысленно, что нам только будет хуже, сейчас нас и этого лишат.

А вторая серия про то, как оператор молодец, я бы сказал, что он сорежиссер, это более правильно. Он прорывает эту оборону, входит в эти отдельно взятые скорлупы, чтобы понять, увидеть этих людей, создать их портреты. В третьей серии он даже приводит адвоката, который готов взяться, и они отвергают адвоката и так далее. То есть он их собирает вместе, и, собравшись вместе, они вновь обретают страх. Поразительная вещь. Мне кажется, что вместе люди становятся сильнее. А в «Пентагоне» мы видим, что вместе они, наоборот, каждый начинает реанимировать свои собственные комплексы, и этот страх, как гриб после дождя, накрывает их с головой. Да, очень важная работа о времени, сделанная анонимным режиссером на месте и уехавшим из России, эмигрировавшим автором извне.

Конечно, я сижу тут, в Риге, в каком-то комфорте, спокойствии и могу быть воспринятым как поп Гапон, который призывал — идите там… Нет, каждый соразмеряется с собой. Но, действительно, есть много форм сохранения личности даже и внутри преступного диктаторского общества. Писать в стол, что делали, кстати, многие в куда более вегетарианские советские времена, мы знаем. И давали свои рукописи, и они публиковались за рубежом. Писали под псевдонимами.

Я бы очень хотел верить, что сейчас этот процесс возможен в современной России. Просто я его не очень наблюдаю, точнее, эти проявления очень редкие, и это трагично, это вызывает очень большое сожаление. Но я понимаю, что никакие компромиссы с властью ради сохранения продолжения своей деятельности и своего благополучия невозможны, — здесь я абсолютно непримирим, и я его не принимаю ни в какой форме.

Ксения Ларина: Конечно, отличие, как мне кажется, художника от журналиста, который просто фиксирует события, пусть и самые ужасные, — это удивительная живучесть во времени и пространстве. Ты рассказал о фильме про Карабах, который был снят в 90-м году, — когда давние фильмы вдруг меняют акценты, создается ощущение, как будто снято сегодня и про сегодня.

Я посмотрела твою огромную фильмографию. Последние пять фильмов — каждый из них сегодня является невероятно актуальным документом для понимания и для ответа на вопрос, как это всё произошло, как мы это допустили. И «В лучах солнца»…

Виталий Манский: Потому что эти вопросы я задаю себе. Я делаю кино для того, чтобы самому что-то понять, разобраться, определиться, поделиться нащупываемым. Роль художника именно в этом. И я жду этого от своих коллег во всех странах, в любой точке мира. И как директор фестиваля, и просто как зритель. Когда я смотрю кино, я хочу понимать, почему оно сделано, кем оно сделано.

Почему, допустим, я не люблю и не смотрю какие-нибудь коммерческие игровые проекты — потому что там непонятно, это искусственный интеллект, или робот, или фабрика, или продюсерский конгломерат, кто это делал, почему это. Там нет никакой связи с личностью. Я хочу видеть за каждой картиной личность, даже если это фильм, черт возьми, снятый к юбилею главного бухгалтера. Там тоже можно проявить себя. Ну, проявляйте себя.

Ксения Ларина: Есть такая компания, бывшая, по-моему, «Амурские волны», где Уржанов, Игорь Садреев. Они снимают очень красивые, богатые документальные фильмы. Про Романа Абрамовича был большой фильм недавно, про Валерию Ильиничну Новодворскую, который назывался «Белое пальто». Вот сейчас вышел фильм про Тамару Георгиевну Морщакову.

Я хочу сверить часы, что называется: что тут не так? Что — не могу понять. Ты наверняка смотрел эти фильмы.

Виталий Манский: Я не все смотрел. Да простят меня коллеги, ребята, но это не фильмы. Раньше это называлось телевизионная передача с очень дистанцированным личностным началом, то есть нет никакого личного отношения. Я знаю, что есть огромное количество зрителей, которых это устраивает. Они хотят такого безличностного. У них дайджест, перечисление фактов биографии: вот было так и так, а вы типа сами судите, хорошо политически или плохо. Мне не очень хочется на это тратить время. Я хочу спорить, я хочу принимать, не принимать, соглашаться, я хочу видеть позицию…

Ксения Ларина: Пристрастное кино.

Виталий Манский: Да, я за авторство. Я хочу понимать этого автора. Вот он как относится… Я, признаюсь, не досмотрел про Абрамовича, может быть, там к концу что-то…

Ксения Ларина: Ничего там нет.

Виталий Манский: У каждого действия, описанным в той части, которую я посмотрел, есть какие-то общественные, нравственные, этические последствия. И каждое действие в фильме предъявлено даже без намеков на позицию автора. Мне это не очень близко. Ну, и, наверное, как следствие, не очень интересно. Я, в конце концов, прочитаю в Википедии страничку.

Ксения Ларина: И сделаю свои выводы.

Виталий Манский: И сделаю свои выводы. Если бы я делал фильм об Абрамовиче — он точно бы подал на меня в суд. Если Абрамович не подает в суд на автора, значит, тут что-то не так. Я считаю, что герои должны подавать в суд на режиссера. Иначе нет кино. Горбачев не подал на меня в суд, но он просто великий человек с очень широким пониманием свободы.

Ксения Ларина: Ты обратил внимание, как эта тема сегодня стреляет, в самое сердце времени, — «Горбачев. Рай». Не знаю, видел ты или нет, потому что в прокате его нету, он только начинает свою жизнь, — Резо Гигинеишвили…

Виталий Манский: Я видел, был на мировой премьере этого фильма.

Ксения Ларина: «Пациент номер один» — так называется картина. В главной роли Александр Филиппенко. Он был как раз в нашем эфире здесь и рассказывал подробно про этот фильм. Последние дни этого фейкового генерального секретаря. Что ты скажешь про этот фильм? Мне кажется, навеяно твоим фильмом.

Виталий Манский: Это очень хорошая картина. Настолько хорошая, что ей бы чуть похуже быть. Для меня там есть лишние линии, которые меня отвлекают. Я бы хотел ее видеть более минималистичной. Там много ярких проявлений, которые немножко сбивают. Вот правда. Чуть-чуть бы смелости… я не знаю, кого — Вендерса.

Ксения Ларина: Ну, про что получилось, как ты определишь?

Виталий Манский: Получилось про неизбежность краха.

Ксения Ларина: Страны, системы.

Виталий Манский: Конечно. Но когда там появляется детективная линия, она отвлекает от этой неизбежности. Ты смотрела картину?

Ксения Ларина: Да.

Виталий Манский: Детективная линия с этой папкой в колготках отвлекает. Просто, на мой взгляд, не помогает, на какие-то минуты тебя уводит куда-то. Недосказанность — вот она прекрасна. Это очень хорошее кино. Я Резо поздравляю. Он сделал большую важную картину. Он просто, наверное, еще молод.

Ксения Ларина: Не знаю, покажут ли ее в России, потому что она абсолютно про сегодня тоже…

Виталий Манский: Все, что про сегодня, в России не покажут. Можно не напрягаться. Все, что про сегодня, не для сегодняшней России. Но настоящее кино выдержит время. Ну, слушай, доставали с полки… Вспомни, как мы ездили смотреть в очереди на «полочные» фильмы в начале 90-х. Придет время, достанут с полки, покажут… Я помню, смотрел «Агонию», как будто она вчера была снята. Сколько лежала на полке.

Ксения Ларина: Да. Климова.

Виталий Манский: Я не случайно «Агонию вспоминаю», просто в контексте «Пациента». То есть ничего страшного для этих фильмов не произойдет. Всему придет свой час. Снимайте, дерзайте, не продавайте себя, будьте смелыми. Смелость делает вас человеком… и свободным. Главное, смелость делает вас свободными, не будьте рабами, по крайней мере, сами. Пока вас не посадили, не сажайте себя в клетку изнутри. Черт возьми, это так просто!

Давай на этом закончим.

Ксения Ларина: Подожди, последнее. Мы должны все-таки пригласить людей куда-то. Ты сказал про ближайшие планы фестиваля, про ближайшие премьеры. Я прочитала у тебя про начало декабря…

Виталий Манский: Но людей-то мы можем пригласить только в Латвии, Риге.

Ксения Ларина: У нас, пожалуйста, люди смотрят по всему миру, и по Европе…

Виталий Манский: Дело в том, что мы каждый год теперь в Риге перед «Ардокфестом» делаем как бы пролог фестиваля, и в этом году мы тоже его сделаем. Это будет в центральном кинотеатре города. Три яркие, потрясающие, задорные, свободные премьеры. Премьера фильма латвийского режиссера про своего отца. Смесь документального фикшена, трагедии и комедии, просто потрясающая картина. Все получат колоссальное удовольствие. Это будет с 3-го по 5 декабря. Мы будем показывать в Риге в Splendid Palace. Антон Желнов и Аня Наринская покажут свою картину «Камень, ножницы, бумага» о судьбе издательства, которое взяло на себя труд открыть миру запрещенную советскую литературу больших мастеров, художников слова — там Бродский первый публиковался. Не хочу заниматься спойлерством, просто посмотрите. Очень мощная и яркая картина.

Ксения Ларина: И актуальная, кстати, тема.

Виталий Манский: Безусловно. Кстати, в контексте Cancel Russian culture. И, прошу прощения, так совпало с моим днем рождения, но я не барышня, я могу сказать: 60.

Ксения Ларина: А мне, думаешь, меньше? Мне столько же.

Виталий Манский: Ты барышня. Я даже не спрашиваю. И я подумал показать своим друзьям картину, которую они не видели. Я вспомнил, что есть фильм, который очень мало показан где-либо, кроме мировых фестивалей. «Родина или смерть» — очень актуален сейчас для многих. Это фильм, который я сделал десять лет назад на Кубе. У него не было ни одного показа в Латвии, его нет в интернете, по крайней мере легально. И вот я решил в кругу друзей и просто людей, которые захотят прийти, так экранно отметить свой день рождения.

Ксения Ларина: Юбилей.

Виталий Манский: Звучит как-то пошловато, но хорошо, юбилей.

Ксения Ларина: Конечно же, я спрашиваю про «Восточный фронт», поскольку знаю, что этот вопрос будут обязательно наши зрители задавать. Где посмотреть?

Виталий Манский: «Восточный фронт» — буквально сейчас, на днях состоится премьера в Балтийском регионе, и мы его освободим от фестивалей. И откроем для стран Балтии на платформе «Артдокмедиа». То есть в онлайне можно посмотреть его платно. Сейчас также решается вопрос об открытии в Украине. И в Америке он тоже есть. Но мы его откроем на «Артдокмедиа». Иными словами, почти весь мир будет открыт для просмотра. В конце концов, можно через VPN зайти и с других территорий, купить билет, кроме России. В России нельзя оплатить просмотр, потому что латвийские банки — а у нас латвийская компания — не принимают никакие платежи от карты «Мир», они просто не знают о ее существовании.

Я не знаю, может быть, пираты будут как-то…

Ксения Ларина: Конечно. Все равно посмотрим. Наконец-то. Я вам скажу, дорогие друзья, я этот фильм не видела, не дает Манский посмотреть свой фильм.

Виталий Манский: Ну, раз уж в Моссовете… Я тебе дам посмотреть. Подойдите ко мне после нашей встречи.

Ксения Ларина: Ну, все тогда. Давайте на этом закончим, хотя хотела, конечно, и про 2 декабря поговорить, ты у меня отобрал вопрос последний. Все-таки 60 лет, мне кажется, важная дата…

Виталий Манский: Я тебе хочу сказать. Нас сейчас видят, и это может прозвучать как-то не очень искренне, но я говорю конкретно тебе: сейчас нет ничего важнее той трагедии, которая происходит. И поэтому нет ничего важного в этом. Все важное — вокруг нас.

Ксения Ларина: Спасибо тебе большое, Виталий! Виталий Манский наш гость сегодня. Мы прощаемся с вами, дорогие друзья! Остаемся для ваших комментариев и лайков. Счастливо!