Мнения
В Пекине Владимира Путина снова принимали как дорогого гостя. Это уже 25-ая по счету встреча российского президента с Си Цзиньпином: с тех пор как отношения с Западом стали стабильно портиться, Путин ездит в Китай каждый год и видится с китайским коллегой на полях международных форумов. Саммит 8-10 июня оказался богатым на взаимные любезности между лидерами Россией и КНР, а также на громкие контракты и многообещающие меморандумы о намерениях. Показательная дружба Путина и Си, взаимный обмен высшими государственными наградами и подарками, а также гладко проведенная встреча Шанхайской организации сотрудничества резко контрастируют с непрекращающимися разборками на полях саммита G7 и разногласиями США со своими главными партнерами на международной арене.
Пять лет назад, когда Россия обратилась к Китаю в поисках новых источников инвестиций и рынков, этот шаг выглядел довольно вынужденным и даже отчаянным. Теперь Москва и Пекин твердят о «беспрецедентном историческом пике» двусторонних отношений, а государственные СМИ России и Китая успешно «продают» стратегическое взаимопонимание лидеров на внутренние и внешние рынки. И для этого есть некоторые основания. После почти пяти лет переговоров «Росатому» реально удается конкурировать с американскими компаниями за китайский рынок АЭС и получать «живые» деньги под контракты на общую сумму в $5 млрд., государственные банки Китая выдают Внешэкономбанку многомиллиардные кредитные линии, а РФПИ создает новые фонды с китайскими партнерами. При этом Россия лидирует по объемам поставок нефти в Китай уже третий год подряд, опережая Саудовскую Аравию.
Однако за скобками официального нарратива обычно остается то, что на Китай приходится всего лишь 1% иностранных инвестиций в экономику России, доля Москвы в товарообороте КНР не дотягивает до 2%, объемы взаимной торговли (которая, к слову, отягощается огромным количеством тарифных и нетарифных барьеров) в 2017 году впервые вернулась к показателям четырехлетней давности (во многом благодаря растущим ценам на нефть). Кредитная линия на 600 млрд. рублей для ВЭБа, во главе которого с недавнего времени стоит Игорь Шувалов, известный своей близостью к Владимиру Путину, дает государственный банк развития КНР, которому не надо просчитывать коммерческие риски, а откуда возьмутся конкретные проекты для очередного российско-китайского инвестфонда на $1 млрд. – пока неясно.
На поверхности саммит ШОС тоже выглядел довольно гармонично даже несмотря на то, что к нему недавно присоединились Индия и Пакистан – две страны, которые находятся в территориальном конфликте и имеют целый набор противоречий. Но теперь еще менее понятно, каким образом члены организации будут добиваться решения тех проблем, о которых пишутся бесчисленные декларации по итогам саммитов. Встреча глав государств ШОС в очередной раз показала то, что Пекин существенно эффективнее работает по двусторонним каналам, не обращая внимание на многосторонние механизмы. Республики Центральной Азии, которые традиционно являются чувствительным регионом для Москвы все больше зависят от инвестиций и кредитов КНР и уже даже соглашаются на военное присутствие Китая на своей территории.
Мудро это или нет со стороны России закрывать на все это глаза – вопрос открытый, но ясно то, что Москва теперь принимает на себя роль младшего партнера Пекина в международных делах и все больше зависит от него в экономике. Если со стороны и выглядит, что Россия и Китай собираются создавать альтернативу существующему миропорядку, то это кажется возможным только из-за возрастающей мощи КНР на международной арене. Будет ли Пекин пытаться создавать альтернативные международные правила или попробует переписать существующие механизмы под себя – еще один открытый вопрос. И будет ли к этому причастна Россия – тоже неясно. Сейчас Москва оказывается за спиной Пекина по многим международным вопросам, в том числе по проблемам Корейского полуострова, а взамен получает очень избирательное и специфическое партнерство. Тем не менее, в краткосрочной перспективе это активно приносит политические очки руководству, средства российским госкомпаниям, которыми управляет ближайшее окружение президента, и ощущение принадлежности к главным процессам на международной арене в условиях продолжающейся конфронтации с Западом.