Мнения
Басманный суд Москвы отправил директора Российского академического молодежного театра Софью Апфельбаум под домашний арест, показания на нее дал Андрей Малышев, сменивший ее на посту в Минкульте в 2014 году. По версии следствия, «вступив в сговор с художественным руководителем АНО «Седьмая студия» Кириллом Серебренниковым, Апфельбаум в 2011-2014 годах от имени Минкультуры России подписывала с ним соглашения о предоставлении госсубсидий. Таким образом, она способствовала хищению худруком «Гоголь-центра» не менее 68 млн рублей бюджетных денег". Сама Апфельбаум вину не признает. Известный петербургский композитор Александр Маноцков рассказал The Insider о том, почему Серебренников и Апфельбаум не воры, поможет ли театральная забастовка спасти их и почему в открытом поединке добра со злом первое всегда побеждает.
Про возможность театральной забастовки: мне кажется, это было бы правильно, но я не принадлежу к этому миру, я человек в театр приходящий, фрилансер, поэтому у меня нет морального права кого-то к чему-то именно призывать. У людей свободной профессии другой модус взаимоотношений с деньгами и с социумом, но хорошо бы, чтобы руководители и работники театров наконец сказали: «Знаете что? Хватит, с нами так больше нельзя! Это террор!» Реакция от сообщества есть, но мы видим, что она все время отстает на шаг от действий этих людей. Чем-то происходящее напоминает стишок Саши Черного:
Читали, как сын полицмейстера ездил по городу,Таскал по рынку почтеннейших граждан за бороду,От нечего делать нагайкой их сек,Один — восемьсот человек?Граждане корчились, морщились,Потом послали письмо со слезою в редакцию
И обвинили… реакцию.
Насчет "расследования" Транспэренси о театрах я могу высказаться только как частное лицо, наделённое здравым смыслом, и он мне подсказывает, что, работа худрука театра и отдельные постановки в театре, которые делает худрук – это разные вещи. В любом случае, каким бы ни был порядок заключения договоров в таких ситуациях, придумали этот порядок не худруки, так что к ним не может быть претензий. Я согласен с Угаровым: это расследование никого не уличает ни в чём незаконном, но играет на руку нынешней антитеатральной пропаганде.
Во всех нынешних событиях больше всего меня огорчает глупость тех людей, которые вроде бы по роду занятий должны быть наделены каким-то интеллектом. Им бросают какую-то куклу, и они начинают тявкать и рвать ее зубами. Но ведь что происходит в стране, понятно, кто в стране преступник, а кто жертва, понятно, но нет — все равно всегда найдутся адепты доктрины «всё не так просто», уверяющие, что ситуация неоднозначная. Действительно, в мире много чего сложного, но это не относится к этому делу. Здесь все очень просто: Кирилл Серебренников не вор, Софья Апфельбаум не вор, все «фигуранты» этого дела невиновны, и нет никакого предмета для дискуссии.
Такими людьми, как они, вообще руководят другие мотивы, у них другие «наркотики». Глупо обвинять в воровстве людей, которых вштыривает вообще не от денег. Им деньги нужны, чтобы продолжать делать то, от чего их вштыривает, им просто тупо некогда заниматься ерундой. Любой следак видит, например, ежедневники Кирилла Серебренникова, они ведь получили доступ к его вещам. Неужели он не понимает, что у такого человека нет времени ни красть, ни тратить украденное?! Просто посмотрите, сколько он всего выпустил за эти месяцы до и после домашнего ареста. Первый раз его утащили на допрос с премьеры моей оперы в Геликоне. После этого вышли работы в «Гоголь-Центре», вышли «Маленькие трагедии», он снимал кино, готовил премьеру в Штутгарте. Человек, который ворует, столько не работает — он плавает на яхте, как какой-нибудь Песков или Медведев. Он купается в бассейне, как какой-нибудь Путин.
Глупо обвинять в воровстве людей, которых вштыривает вообще не от денег.
Не говоря уж о том, что и документально обвинения со здравым смыслом никак не согласуются. Они невиновны, это понятно по их послужным спискам, по тому, как они живут — «по плодам их узнаете их».Моя позиция обусловлена не только чисто человеческими эмоциями, но и конкретными обстоятельствами моей биографии — ведь я участвовал в программе «Платформа», из-за которой обвиняют Серебренникова. В течение года я был одним из ее кураторов, поэтому всю эту кампанию воспринимаю как личное оскорбление. Эти люди заявляют, что деньги были украдены, а обязательства не были выполнены, но мы, исходя из собственного напряженного труда на программе, знаем, что было сделано даже больше, чем обычно делается в России за такие деньги. Плоды этого проекта мы видим и сегодня.
Например, сейчас благословенным очагом, вокруг которого собираются люди, работающие в области современной академической музыки и музыкального театра, стал электротеатр «Станиславский» Юхананова. Предыдущей такой станцией, где они могли перевести дух, была именно «Платформа». Это было первое место, где создавались новые произведения, место, которое служило окном в европейский контекст — сюда приезжали замечательные исполнители и композиторы из других стран и совершенно разных направлений.
На «Платформе» никогда не было стилистической партийности, там работали композиторы, режиссёры, художники широчайшего спектра направлений. Нынче «защитники традиции», а на самом деле просто бездари, продвигают идею, что «Платформа» и «Гоголь-центр», мол, продвигают ненужный нашему исконно-посконному духу авангард. Они не понимают, что подлинная традиция – сама авангард. У нас, например, ансамбль Покровского спел российскую премьеру Stimmung Штокхаузена. По сути, «Платформа» была маленьким Минкультом — каким был бы и большой Минкульт, если бы его возглавляли просвещенные люди вроде Софьи Апфельбаум. Сейчас все ставится с ног на голову! Претензия Мединского на то, чтобы быть защитником «национальных интересов» смешна : он просто ходячая стыдоба и недоучка. А такими людьми, как Кирилл Серебренников и Софья Апфельбаум, страна должна гордиться, вместо этого их обвиняют в каких-то чудовищных, несусветных вещах, именно с ними борются и за что-то пытаются наказать.
По сути, «Платформа» была маленьким Минкультом — каким был бы и большой Минкульт, если бы его возглавляли просвещенные люди вроде Софьи Апфельбаум.
В годы «Большого террора», когда приходили арестовывать, никто не оказывал сопротивления — люди заранее складывали чемоданчик и ждали, когда за ними приедут. И эти приезжающие сукины дети, забирая людей, не рассчитывали ни на какое сопротивление. Они пребывали в такой же уверенности, в какой пребывает, скажем, овчарка относительно стада овец: что это стадо ее не затопчет, несмотря на то что оно большое. Когда людей расстреливали, их ставили шеренгу за шеренгой на краю рва, они сами складывали одежду и вставали в очередь. Но если овцы ведут себя не как овцы, то они сильнее любых пастухов, любых овчарок и любых волков.
Это ужасная и повторяющаяся не только в России ситуация — какая-то бессмысленная покорность. С нами демонстративно делают, что хотят, а мы говорим им «кудах-тах-тах» — слегка ропщем на нашем насесте, слегка поеживаемся и считаем, что мы покукарекали и этого достаточно. Я не призываю к насильственному свержению власти — жечь покрышки и выходить на улицу. Еще не исчерпаны другие методы гражданского неповиновения, которые находятся в рамках даже нынешних драконовских законов. В первую очередь, давайте громко и вслух скажем, что люди, которые по должности обязаны соблюдать закон, охранять его, следить за тем, чтобы он выполнялся, вопиющим образом, нарочито нагло его нарушают. Мы должны говорить — не мямлить «давайте разберемся» и «зачем так жестко», а четко сказать: люди, которые это творят — преступники, их ждет уголовная статья.
Конечно, я не профсоюзный лидер, в моей профессии его и не может быть. Композитор — неуловимый Джо: если объявит забастовку, это заметят лет через 50. А театр оказался в фокусе внимания, и, значит, он действительно занял какое-то важное место, поэтому с его стороны должны происходить ответные движения, не меньшие по масштабу, чем то, что вытворяют эти господа. Забастовка — это не радикальное действие, во Франции, Испании, Англии или Америке они вообще происходят чуть ли не раз в месяц. Это достойная форма достойного поведения — сказать: «Вы так с нами? Идите вы в задницу! Мы вообще не выйдем на сцену. Театр закрывается, нас всех тошнит».
Если нас все еще не тошнит, то у нашего общественного организма серьезная проблема — значит, он не борется с интоксикацией, мы при смерти. Мы должны сопротивляться, во-первых, потому что, во-первых, это действует, а, во-вторых, извините, какая разница, действует это или нет?! В очень большой степени — наша вялость работает как самосбывающиеся пророчества. Все мямлят: «Навального все равно не допустят на выборы», — хотя всем ясно, что по закону его обязаны допустить, не по милости чьей-то, а по букве закона. Нужно, наконец, поверить, что обстоятельства формируем мы сами — причем, не только в режиме бунта и поджога.
Если нас все еще не тошнит, то у нашего общественного организма серьезная проблема — значит, он не борется с интоксикацией, мы при смерти.
В пьесе «Пьяные» любимого нашего Вани Вырыпаева есть замечательные слова, которые говорит публике один персонаж с авансцены: «Господь говорит нам — не ссать!» В сущности, это прямая цитата из Писания, потому что в нем сказано: «Боящийся несовершенен в любви». И это коренное отличие Нас от Них. Есть Мы, люди, которым ведома любовь и которые ею движимы, и Они, которыми движут какие-то другие вещи, в которые даже не хочется вникать.
Хорошая новость в том, что на нашей стороне колоссальная сила, которая побеждает все и вся. Вторая хорошая новость в том, что у Них в любой момент есть возможность стать Нами. То есть Нам не надо Их уничтожать. Это не значит, что мы должны их в попу целовать и гвоздички им дарить, когда они сажают нас в тюрьму, но мы должны вести себя по возможности достойно, ведь большинство людей пока не приняло окончательного решения. Они не выжгли на себе клейма принадлежности к злу, служения злу.
Все-таки большинство населения России — это не какие-нибудь садисты, которые служат в колонии и пытают заключенных. Они не эшники и не провокаторы, не сотрудники администрации президента. Хотя и эти могут раскаяться, история знает много тому примеров. Просто большинство уже не очень верит, что в них есть добро. Самая большая пакость, которую власти сделали с нами за эти годы — заставили поверить, что хороших нет. В чем был пафос прошлых мерзавцев? Они говорили: «Мы добро! Мы будем расстреливать вас за спекуляцию валютой, потому что это зло. Мы будем строить коммунизм, потому что это добро, и мы будем делать революцию в Мозамбике с нашими военными советниками, потому что это тоже добро». Это было извращенное понимание добра, но все-таки пафос их был прогрессистским: «Есть светлое будущее, и мы туда движемся с помощью таких ужасных методов, которые оправдываются нашими целями».
Все-таки большинство населения России — это не какие-нибудь садисты, которые служат в колонии и пытают заключенных.
Пафос нынешних подонков иной: «Да, мы подонки, но подонки все. Мы успешные, а этим просто не заплатили». Их метода — именно дискредитировать. Почему о Юрии Дмитриеве, который сейчас сидит, придумали такую мерзость? Потому что это общий мотив: нужно всех обязательно измазать в чем-нибудь максимально пакостном. «Ты вор, ты педофил, никто не беленький, все какие-нибудь мерзенькие». И в этой атмосфере возникает этот идиотский тезис : «зачем свергать этих, на их место придут такие же».
Понятно, что граница между добром и злом пролегает не между одним и другим человеком. Конечно, бывают пограничные ситуации, когда, например, человек, который захватил Донбасс с востока, стреляет в человека, который пытается его освободить с запада. Тут понятно — граница трагически разделила именно их на того, кто за добро, и того, кто за зло. Однако, пока не дошло до стрельбы и прямого военного столкновения, граница между добром и злом пролегает внутри каждого конкретного человека.