Православие, самодержавие, антисемитизм. Как власти Российской империи поощряли и оправдывали еврейские погромы

EN

Иван Грозный, Петр I и Елизавета

Еще Иван Грозный отказывался пускать еврейских купцов в Москву под предлогом того, что «от жидов лихие дела, как наших людей и от христианства отводили и отравные зелья в наше государство привозили». Царь Алексей Михайлович выгонял евреев из городов, оказывавшихся под его началом: «А жидом в Могилеве не быти и жития никакова не имети», «жидов из Вильны выслать на житье за город».

Петр I относился к евреям сравнительно лояльно (однажды в 1708 году в Мстиславле он даже лично остановил погром, начатый его солдатами, и приказал повесить 13 погромщиков), но уже при его вдове Верховный тайный совет выпустил указ о выдворении из страны евреев: «Жидов как мужеска, так и женска пола <...> всех выслать вон из России за рубеж немедлен­но и впредь их ни под какими образы в Россию не впускать и того пред­остерегать всех местах накреп­ко». Аналогичной позиции придерживалась и Елизавета Петровна.

Впрочем, вплоть до второй половины XVIII века проблема антисемитизма в стране остро не стояла: просто потому, что евреев было очень немного. Всё изменилось после раздела Речи Посполитой, когда под российской юрисдикцией внезапно оказалось огромное количество польских евреев. Их уже нельзя было просто «не пустить» в страну — они ведь были ее гражданами. Пришлось срочно что-то изобретать, и российские власти придумали «черту постоянной еврейской оседлости»: ареал, вне которого евреям (за исключением «выкрестов» и еще некоторых категорий, состав которых в разное время менялся) было запрещено жить и работать. Черта оседлости просуществовала с 1791 по 1917 годы, хотя границы ее менялись — зачастую вместе с границами империи.

К 1825 году Российская империя оказалась в совершенно новой для себя ситуации: в ней теперь проживало 1,6 млн евреев. Как пишет демограф Павел Полян, это была едва ли не половина мирового еврейства.

Примерно в это же время, в 1821 году, произошел первый в империи крупный еврейский погром — Одесский. Инициаторами стали одесские греки: им, контролировавшим хлебную торговлю в регионе, не нравилась всё возраставшая роль еврейских торговцев. Формальным поводом стало убийство греческого патриарха Григория: его зверски убили в Константинополе турки, но греки распустили в Одессе слухи, что «виноваты евреи». Тело патриарха привезли в Одессу, и в день похорон одновременно в трех частях города начались еврейские погромы — но нееврейское население их тогда не поддержало. Зачинщиков погрома так и не нашли.

Другой крупный погром произошел в Одессе в 1859 году; организаторами и участниками опять были греки. Местные власти отправили на подавление погрома полицию, но, не желая ссориться с влиятельной греческой диаспорой, пытались представить происходящее как обычную драку.

Следующий одесский погром, 1871 года, длился три дня; пострадали 863 дома и 552 лавки. Этот погром уже отличался от предыдущих: хотя начали его опять-таки греки, на этот раз к ним присоединились представители других национальностей. Примечательна и реакция властей, которые три дня закрывали на погром глаза и отреагировали только на четвертый. «Местная администрация и общество, злорадствуя, любовались картиной разрушения и поощряли насильников к грабежу», — писал историк Юлий Гессен.

И всё же это было только предысторией. В полную силу погромы развернулись начиная с 1881 года.

Волна погромов при Александре III

Антисемитизмом в большей или меньшей степени страдали почти все Романовы. Даже просвещенный Александр II, при котором произошла некоторая либерализация положения евреев, мог запросто сказать что-нибудь вроде: «Народ вообще учтив, но неопрятен до крайности и похож на жидов», — это об итальянцах. Но Александр III даже и не пытался скрывать своего антисемитизма — не блестяще образованный, он искренне верил в кровавый навет и был юдофобом даже в быту. Сергей Витте вспоминал, как император отказывался выдавать ссуды еврейским банкирам, потому что «вообще он не видит, для чего выдавать различные ссуды жидам», а иногда не соглашался сотрудничать с евреями даже в ущерб собственным интересам.

Это немедленно сказалось на политике: Александр III не только отменил все послабления, принятые его отцом, но и максимально ужесточил антиеврейские законы. «Временные правила», запрещавшие евреям селиться в сельской местности, приобретать недвижимость, арендовать земли вне местечек и городов и торговать по воскресеньям, не только лишили многие еврейские семьи средств к существованию, но и, по замечанию публициста Семёна Дубнова, открыли дорогу к легальным погромам. И это была только малая часть антиеврейских законов, принятых при Александре III: политика «царя-миротворца» была неприкрыто антисемитской. Всё это не могло не отразиться на общественных настроениях. Нет, правительство, скорее всего, не инициировало погромы, оно просто всеми силами давало понять: можно!

Именно это ощущение, что власти если и не прямо призывают к погромам, то как минимум молчаливо поощряют их, во многом стало причиной волны погромов 1881–1884 гг. Поводом для них стало убийство Александра II: вскоре после теракта во многих газетах стали выходить статьи, так или иначе обвиняющие в этом убийстве евреев.

Обвинения были абсурдны: среди задержанных народовольцев была только одна еврейка — Геся Гельфман — и она вовсе не была лидером заговора, но антисемитской прессе это не мешало (возмущались, в частности, тем, что беременной Гельфман отсрочили казнь до момента рождения ребенка). Некоторые газеты прямо писали о предстоящих накануне Пасхи выступлениях против евреев. Учитывая уровень цензуры во времена Александра III, такие выпады просто не могли пройти в печать без молчаливого одобрения цензоров — читай, государственной власти. И аудитория газет именно так это и считывала: напечатано — значит, одобрено.

Волна погромов началась 15 апреля в Елисаветграде (сейчас — Кропивницкий) — с мелкой стычки между шинкарем и посетителем из-за разбитого стакана. В шинке завязалась драка; вскоре беспорядки перекинулись на улицу. «Толпа со свистом и криком бросилась в погоню за убегающими евреями, разбивая по пути в еврейских лавках стекла»; началось «разбитие лавок, выбрасывание вещей и товара на улицу и вообще уничтожение всякого попадавшегося под руку еврейского имущества», — вспоминали очевидцы.

Патрули пытались вмешиваться, но довольно вяло: во-первых, не было никаких указаний сверху, а во-вторых, из-за «скопления массы зрителей из числа образованных и состоятельных классов — дам, женщин с грудными детьми и малолетних детей, против которых офицеры не решались употребить силу». На следующий день беспорядки возобновились с удвоенной силой: лавки громили, евреев избивали, полиция и юнкера пытались остановить погромщиков, но уже не справлялись. Только когда в город вошли регулярные войска, погромы в Елисаветграде удалось остановить. Но поздно: волна погромов стремительно распространялась по окрестностям. В общей сложности погромы прошли в более чем полутора сотнях населенных пунктов.

Общим для всех этих погромов было то, что участники были совершенно убеждены: громить разрешено. Упорно циркулировал слух о том, что существует даже царский указ о том, чтобы громить евреев; а то, что этот указ нигде не опубликован, — так это евреи помешали. Да и сами погромы были не совсем уж стихийными: почти в каждом населенном пункте, где они вспыхивали, накануне появлялись провокаторы.

Они убеждали, что «в других местах евреев избивают, и это остается безнаказанным», что «Государь император евреев не любит» и приказ «стрелять по русскому народу» солдатам не даст, что они «лично слышали, как полицмейстер читал приказ Государя, дозволяющий бить евреев, так как русским людям нет от них житья», что «Государь император, уезжая в чужие края, повелел до его возвращения избивать всех евреев». Везде расклеивались листовки, анонимные авторы которых не только призывали «искоренять ненавистное жидовское племя», но и предусмотрительно указывали даты предстоящих погромов.

О том, насколько спланированы были погромы, существуют разные мнения. В записке, поданной правительству бароном Гинцбургом, указывалось, что большинство погромов произошло в пунктах вдоль железной дороги, и все они происходили по одному сценарию: сначала пускался слух, что в такой-то день будет погром; потом в этот день по железной дороге приезжала «шайка оборванцев», напивалась и под предводительством зачинщиков (у которых заранее были списки с адресами еврейских квартир и лавок) начинала погром. В толпе обязательно присутствовали агитаторы, которые зачитывали статьи из антисемитской прессы и уверяли, что это указы, разрешающие бить евреев.

В той же записке говорилось, что власти молчаливо сочувствовали погромщикам: несмотря на заранее известные даты погромов, они никогда не принимали превентивных мер. Это порой подтверждали и сами представители власти. Так, генерал В. Новицкий, непосредственный свидетель киевского погрома 1881 года, писал, что этим погромом «евреи, безусловно, обязаны были киевскому генерал-губернатору генерал-адъютанту А.Р. Дрентельну, который до глубины души ненавидел евреев, дал полную свободу действий необузданным толпам ”хулиганов” и днепровским ”босякам”, которые громили открыто еврейское имущество, магазины и лавки, базары, даже в его глазах и в присутствии войск, в наличности находившихся и вызванных для прекращения беспорядков. Войска становились лишь слепыми зрителями всех безобразий, бесчинств и грабежей еврейского имущества, были деморализованы настолько, что даже грабили еврейское имущество на базарах, очевидцем чего я был».

Такое же бездействие, граничившее с соучастием, происходило во время погрома в Балте в марте 1882-го. Этот погром оказался одним из самых жестоких: 211 человек было ранено, 12 — убито, отмечено как минимум 20 случаев изнасилований, разграблено 976 домов и 278 лавок.

«Их (властей) действия вольно или невольно содействовали разрастанию беспорядков, — пишет историк Аркадий Зельцер. — Так, уже в первый день погрома войска не пропускали евреев через мост на Турецкую сторону, что позволило грабителям разгромить находящееся там имущество евреев; власти освободили под нажимом толпы арестованных в первый день погрома 24 христиан, в то время как задержанные евреи были под арестом вплоть до прибытия в город губернатора. <...> Войска в какой-то мере пытались сдержать беспорядки; местный батальон, патрулировавший город, оцепил толпу и продержал ее почти час, <...> однако с появлением полицмейстера, воинского начальника и исправника цепь разомкнулась, и чернь в сопровождении прибывших из деревень крестьян набросилась на спиртной склад, напилась и начала крушить и разбивать всё на своем пути. <...> Полицмейстер куда-то исчез, и всё время погрома его никто не видел. Полиция и солдаты в значительной мере содействовали хулиганам. Воинский же начальник Карпухин патрулировал в течение всего дня по городу в сопровождении солдат, которые, однако, погрому не противодействовали».

А во время последующего «разбора полетов» балтские власти пытались убедить вышестоящее начальство, что беспорядки организовали… конечно же, сами евреи.

Другие представители власти, пусть и не так буквально, тоже винили в погромах самих евреев: довели, мол, народ. Среди самых распространенных объяснений — «экономическое засилье» евреев, «спаивание» ими русских людей, «вредительская» коммерческая деятельность. Даже закрытость и сплоченность еврейских общин (для сохранения которой черта оседлости и другие антисемитские законы сделали немало) ставились им в вину.

Эта волна погромов прекратилась в 1884 году, но вызвала первую крупную волну эмиграции евреев из Российской империи: Россию в те годы покинуло около 2 млн евреев. Первая алия была во многом спровоцирована именно погромами.

Кишиневский погром 1903 года

С приходом к власти Николая II погромы возобновились. В 1890-х они вспыхивали то тут, то там. Но по-настоящему кровавые события развернулись уже в XX веке: 6–7 апреля 1903 года в Кишинёве.

Этот погром оказался тем более шокирующим, что Бессарабия в то время считалась оазисом спокойствия. Но, к сожалению, атмосфера в стране погромам максимально благоприятствовала.

Во-первых, пост министра внутренних дел и шефа жандармов в эти годы занимал Вячеслав фон Плеве — неприкрытый антисемит. Многие свидетели событий прямо называли его одним из главных виновников и организаторов Кишинёвского погрома (эту точку зрения разделял в том числе граф Витте). В том, что он был организатором, историки сегодня сомневаются, но в том, что Плеве как минимум одобрял погромы, сомнений нет почти ни у кого. Бывший военный министр Николая II генерал Куропаткин записал в дневнике после беседы с Плеве: «Как и от Государя, я услышал от него, что евреев следовало проучить, что они зазнались и в революционном движении идут впереди».

Важная оговорка — «как и от Государя». Николай II в антисемитизме не уступал отцу — и даже превосходил его. Он, по всей видимости, искренне верил в «Протоколы сионских мудрецов», открыто симпатизировал «Союзу русского народа», который расцвел под его крылом, и впоследствии охотно удовлетворял прошения о помиловании погромщиков. Всё это давало последним уверенность не просто в безнаказанности — а в одобрении властей.

Почву для Кишинёвского погрома начала готовить газета «Бессарабец» (ее издавал известный черносотенец Павел Крушеван — тот самый, который в том же 1903 году впервые опубликовал «Протоколы сионских мудрецов»). Случившееся накануне бытовое убийство 14-летнего подростка Михаила Рыбаченко (как вскоре выяснило следствие, его убил родственник из-за наследства) газета превратила в зверское ритуальное убийство. День за днем журналисты смаковали кровавые подробности пыток (якобы убийцы зашили мальчику глаза, уши и рот) и объясняли, что евреи выпустили ребенку кровь, чтобы приготовить из нее мацу. Заодно евреям припоминались и все остальные «прегрешения».

Дата предстоящего погрома ни для кого не была секретом: общественные места были усеяны антисемитскими листовками, по городу распускались слухи, что царь издал указ «бить евреев в течение трех дней после Пасхи», представители еврейской общины специально ходили к губернской администрации с просьбой о защите, а христианское население превентивно рисовало на своих дверях кресты и выставляло в окнах иконы.

Погром начался 6(19) апреля — в первый день православной Пасхи. Сначала погромщики просто кидали камни в окна еврейских домов, потом начали громить лавки. Поначалу еще обходилось без человеческих жертв — но, видя бездействие властей, агрессоры почувствовали абсолютную безнаказанность. Доктор Моисей Слуцкий, в те дни главный врач еврейской больницы, который принимал жертв погрома, рассказывал, что раненые и убитые прибывали ежеминутно: «Знакомый мне извозчик, с которым я часто ездил, привез в больницу тяжело раненного и уехал; через полчаса привезли его труп на его же выезде».

«Лица убитых, — рассказывает доктор, — были до такой степени обезображены, что ближайшие родные — жены, дети покойников не сразу их узнавали: разбитые черепа, из которых вываливались мозги, размозженные лица, залитые кровью и облепленные пухом… Они часто узнавали покойников лишь по платью». Спасения от погромщиков не было нигде: они врывались в дома, избивали всех, кто попадался им на пути, отыскивали тех, кто спрятался, и догоняли тех, кто пытался бежать.

Слуцкий вспоминает, что одна семья успела спрятаться на крыше, но «громилы последовали за ними. Вскоре громилы их поймали и стали при хохоте стоявшей на земле толпы сбрасывать несчастных поодиночке с крыши» — почти все они погибли. Другая семья спряталась в сарае, но их нашли и там: сосед пырнул главу семьи ножом, а потом «громилы добили его дубинами на виду у жены и детей» (погромщики и их жертвы действительно зачастую были соседями, и до погрома между ними были вполне добрососедские, если не дружеские отношения). «Интересно, — замечает Слуцкий, — что около дома стоял на своем посту городовой и невдалеке стояли солдаты. Несмотря на отчаянные мольбы о защите, они оставались безучастными зрителями, отговариваясь тем, что не получили никакого ”приказа”». Зато, по свидетельству доктора, полиция иногда задерживала евреев, пытавшихся организовать отряды самообороны.

Только вечером второго дня местный гарнизон получил разрешение применить оружие против погромщиков. Солдатам раздали патроны. Примечательно, что они не понадобились. «В час или полтора во всём городе водворилось спокойствие. Для этого не нужно было ни кровопролития, ни выстрела. Нужна была только определенность», — писал Владимир Короленко в очерке о кишинёвском погроме.

Наконец-то были произведены аресты. И подсчитаны жертвы: 49 человек были убиты, 600 ранены, разрушено 1500 домов — более трети от всех домовладений Кишинёва. «Всюду деревья были обсыпаны пухом, как снегом. Зияли отверстия от вырванных дверей и окон. На улицах валялись обломки мебели, посуда, разорванная постель, платье, страницы из еврейских разорванных книг. <...> Разгромленные синагоги, где были разорваны и осквернены свитки Торы», — так, по воспоминаниям Слуцкого, выглядел город после погрома.

Волна погромов 1905 года. Одесский погром

В 1905 году погромы вспыхнули с новой силой. Причем власти в этот период стали, кажется, даже еще лояльнее к погромщикам. На это было сразу несколько причин. Во-первых, они считали именно евреев «подрывными элементами» (пропаганда тех лет изо всех сил стремилась поставить знак равенства между «евреем» и «революционером» — и позже это станет в каком-то смысле самосбывающимся пророчеством). Во-вторых, черносотенцы казались Николаю едва ли не главной опорой в смутные дни, поэтому он их искренне поддерживал. Да и вообще: пусть лучше недовольная беднота выместит агрессию на евреях, чем обратит ее против государства.

Погромы происходили по прежней схеме: им всегда предшествовали провокаторы, распускавшие слухи (например, о том, что какой-то еврей осквернил икону или стрелял в царский портрет). Полиция и войска зачастую бездействовали. Но к тому моменту во многих городах и местечках появились еврейские отряды самообороны — иногда им удавалось останавливать не привыкших к отпору погромщиков. Особенно если власти не мешали обороняться (но так бывало далеко не всегда).

Пик погромов пришелся на октябрь 1905 года: 690 погромов в 102 населенных пунктах, от 800 до 4000 (по оценкам разных историков) погибших. Самый кровавый произошел в Одессе 18–21 октября.

К моменту начала погрома обстановка в городе уже была нестабильной — достаточно было любой вспышки. И она случилась: возник конфликт между двумя демонстрациями, погиб ребенок, и в этом тут же обвинили евреев. В первый день отряды еврейской самообороны вполне успешно сдерживали беспорядки: они разоружили и задержали как минимум 200 погромщиков. К сожалению, тут вмешались местные власти: они вступились, но совсем не за евреев. Градоначальник Дмитрий Нейдгардт приказал убрать с улиц городовых (якобы опасаясь за их безопасность), а генерал-губернатор А. Каульбарс, согласно некоторым источникам, приказал войскам использовать для подавления еврейской самообороны все виды оружия. Погромщикам дали зеленый свет.

После этого погромы продолжались еще четыре дня — причем, по свидетельствам очевидцев, многие солдаты тоже к ним присоединились. Корреспондент газеты «Русское слово» телеграфировал из Одессы: «Беспорядки принимают грандиозные, угрожающие размеры, сопровождающиеся убийствами, поранениями, насилием, нападениями на мирных жителей и бесконечными грабежами. Громадные толпы хулиганов, усиленные жителями с окраин, отбросами, портовыми босяками, вооруженными ломами, дубинами и кольями с железными концами, двигаются по улицам группами, разрушая и грабя всё на пути».

Беспорядки перекинулись на пригороды. Евреев, которые пытались бежать, топили в море или убивали прямо в поездах. Полиция не вмешивалась; среди погромщиков с самого начала ходили слухи, что до 21 октября приказано их не трогать. И действительно: приказ войскам применить силу вышел только утром 22 октября, и беспорядки тут же прекратились.

В Одесском погроме погибло, по разным оценкам, от 500 до 1100 человек: места на кладбище не хватало, евреев хоронили в братских могилах. Еще 3000 человек были ранены. Десятки тысяч остались без крова.

Торжество несправедливости

За погромами следовали суды, но чаще всего они становились для жертв новым издевательством: «процессуальным погромом», по выражению адвокатов. С евреями обращались, как с преступниками. Присяжный поверенный и публицист Лев Куперник писал о «презумпции виновности» еврея: «Всякий человек считается порядочным, доколе противное не доказано; наоборот, всякий еврей считается подлецом, доколе противное не доказано».

Очень показателен в этом смысле судебный процесс после погрома в Гомеле в 1903 году. Там на одной скамье подсудимых с погромщиками оказались 36 евреев из отрядов самообороны. Очевидцы вспоминают, что суд был настроен предвзято и к евреям, и к их защитникам: в какой-то момент обстановка стала настолько возмутительной, что защитники евреев ушли с заседания, сложив с себя все полномочия. В итоге 23 из 36 евреев были осуждены, причем наказание им было назначено такое же, как и погромщикам. Обвинительный акт был прозрачным посланием от властей: обороняться от погромов евреям запрещено.

Показательна и судьба одесского градоначальника Дмитрия Нейдгарда, виновного как минимум в преступном бездействии во время погромов 1905 года. Под давлением общественности его сначала сняли с поста, но потом он ушел на повышение — стал сенатором, был произведен в тайные советники, а в 1907 году Одесская дума присвоила ему звание почетного гражданина Одессы.

Сам Николай II и не скрывал, на чьей стороне его симпатии. «Народ возмутился наглостью и дерзостью революционеров и социалистов, а так как девять десятых из них — жиды, то вся злость обрушилась на тех — отсюда еврейские погромы», — писал он матери 27 октября 1905 года.

Мировая общественность резко осудила погромы в Российской империи. Президент США Теодор Рузвельт потребовал от Николая II изменить антисемитские законы (в первую очередь, о черте оседлости) — Николай отказался, хотя это означало потерю очень нужных ему иностранных займов. Помогать жертвам погромов финансово он тоже не спешил: это делали отечественные и западные еврейские организации.

Считается, что косвенно Кишинёвский и последующие погромы повлияли даже на исход русско-японской войны: американские банкиры еврейского происхождения финансово поддерживали японцев в знак протеста против политики России по отношению к евреям. Да и в дальнейшем антисемитизм Николая II и его окружения сослужил им плохую службу: еврейская молодежь, у которой при нынешнем режиме не было никаких шансов на нормальную жизнь, присоединилась к революционному движению.